Мне нужно выйти, спору нет,
но кто ж подскажет, что за дверью,
и где сам выход, сил уж нет
гвоздем копать свой выход из вселенной.
Я так хочу уже войти,
и в этот мир, и в жизнь, и в вечность
и ощутить всю красоту, соль на губах
и ветер в мыслях,
но тяготеет на груди
весь груз надежд, вся тризна жизны,
и сбросить нет совсем уж сил,
О милый мир, подай мне руку!

И со дна его видела волны,
уносящие вечный покой,
и лишь чайки печаль приносили,
забирая все мысли с собой.
А она лишь лежала, взирая,
в сердце космоса, в небо, другой
тихо в сердце любовь замирала,
порождая в замену лишь боль.

Никуда уходить не хотела,
"Сколько, небо ответь, молчать мне?"
И колодец, в себя всю вбирая,
и её, и страданья, и боль,
обещал упокоить собой:
«Упокойся, смирись и замри,
и забудь обо всем и о жизни,
нам и здесь ведь неплохо с тобой.,
да и что от неё, только смыслы».

И в него она спрятала сердце,
убежав от потех и людей,
и от горя, что жить не хотело,
разьедала ей душу лишь мысль,
"Что сама! Что не сможет! Что сдастся!
Что застрянет навеки в мирах!
НО ведь он никогда не вернётся,
так зачем же мне жить?! Только в снах!"

Как жить, когда сами себя не зная,
Бредем потеряны во тьме,
И лишь наощуп созерцая,
Где я, где ты, не видно мне.
И только ветер в щелях свищет,
Всё выдувая наглушняк,
Мои следы он заметает,
И был ли я, тут только знак?
Зачем так сложно нам живется,
так непонятно на земле?
Не это ль кармою зовётся,
И что с ней делать, ответь мне?
К судьбе, к тебе, к себе взываю, ищу ответ,
Ответа нет, ориентир мы потеряли,
а он внутри -
наш тонкий свет)

Тоска, как сука, искусала, меня внутри,
как короед повыгрызала,
всю сердцевину изнутри.
И ты глядишь, не понимая,
в такие мертвые зрачки,
Заткнись! Тебе я вслед орала,
Ты боль чужая, уходи!

Огни горят, она кричала,
И пожирая её плоть,
по телу мука разливалась,
в хлам разрывая её грудь.
"Вернись ко мне!", она кричала,
Но что ушло, уж не вернуть.
И рухнул мир! Так показалось,
Вщент поломав её мозги,
И как в аду, всё извивалось,
Он на полу, она внутри.
Такие муки - плата жизни,
Палатили болью за любовь.
И ничего в них не осталось,
Сгорело всё. Осталась боль.
Но даже зная сей конец,
он вновь позвал бы под венец.

Шар большой, что твердью звется,
На котором родились,
За который умирали
и с драконами дрались.
Из всех правил основное-
Равновесию учись!
Без него на этом шаре,
Хоть держись, хоть не держись,
Нам не выжить, не подняться,
Не взлететь, не полететь,
Ровно к полу прижимает
Без уменья, эта жизнь)

Сансара, -сказала Сара,- как ты меня заколебала!
Ты бесконечная, как сама жизнь, Достала!
"Страдать устала? Начни сначала!"
Сказала жизнь
и снова понеслась
по кругу
Сара.

Пришло мгновенье,
Я и ты, как ускользнувшее виденье,
Как призрак чистой красоты,
Мы вдруг разбились, разогнавшись,
На пыль, на атомы тоски,
О твердь земли,
В один момент разьеденившись,
соединиться на смогли.
И дух стонал, земля вращалась,
Все как и прежде, только ось,
Немного в центра покосившись,
Смотрела в небо: "Ну и пусть.."

… смутное предчувствие рая,
внутри скользит ощущение,
что жива… я,
закрываю глаза я…
внутри как-будто сырая,
снаружи слоями…
каменна… я…
сижу изнутри и взира… я
на мир сквозь глаза
презира… я
себя и этот кусочек ра… я,
что случайно упал
в кружку ча… я…

Выпилила паблик с ВэКа со своим стихоплетством. Думаю над этим и смеюсь. Странно провозглашать независимость от чужой мысли, и в тайне все же испытывать разочарование - никому твои рифмульки не нужны. Какой автор не хочет быть прочитанным? Мы все тщеславны. Творчески люди, хули.
Другой вопрос, что не все следует читать и тогда становится очевидно, что есть современные авторы идущие в ногу с поколением, а есть нытики типа тебя копошащиеся в лабиринтах собственного сознания, не способные быть объективными и по настоящему поэтичными. Плоско, сухо, наигранно. Это травит вкус людей.
Оцепенение. Стихи и были моими дневниками, завуалированными, тайными, горькими, плаксивыми или кричащими. В них во всех была я. Только я. И никого более.
Так тем более… к чему эти все "яколки" другим… увольте.

Я была в каком-то омертвении, когда выпиливала одну за другой все записи, потом фотоальбомы, потом видео (благо всего не много было), потом переводила в группу, удаляла нескольких подписчиков, переименовывала… Вышла сама.
Все исчезло, будто и никогда не было.
И при этом я не испытывала ничего. Ни злорадства разрушения, ни жалости перед потраченным временем. Иные стихи потерялись совсем, так как стало привычкой писать прям в новости, без черновиков и сохранений.
Не жаль.
Я не могу сказать, что я завершила эпоху. Я не могу сказать, что я стою на пороге чего-то. Уничтожение для освобождения места для нового. Нет. Это было как почистить зубы или сходить в магазин. Так всепоглощающе буднично. И есть что-то высокопарное в словах "я мертв", но только они приходят на ум. Откуда это равнодушие ко всему, что составляю я?
Или быть может это освобождение от тщеславия? От попытки найти одобрение в других? Хотелось бы верить, хоть и сомнительно. Писать я не перестану, пусть и делать стала это реже. Но теперь мне не хочется пачкать своим нытьем и нагноением мысли разум других людей. Это видится мне постыдным, жалким. Будто я стою на паперти… и лучше смерть, чем подаяние.
Гордыня бедных
И по-своему я погибла.

Катарсис был, земля дрожала.
Гиены огненной врата,
Передо мною открывала,
Ты, о несчастная моя!
Какой судьбой сюда попала,
того не ведал, правда я.
Одно лишь знал, начну сначала
тебя спасать. За этим я,
сюда спустился, приземлился,
тебя приобнял и пошел,
на бой меж небом и землёю,
на бой меж бесом и тобой…

А сердце полное печали,
Все тянет вниз, как якоря,
Что на мели навек застряли,
В зыбучей вечностей морях.
И не сказать, как сложно плыть,
Когда в тебе гарпун торчит!
И злость и ярость до предела,
Всё наполняют, все трюма…
А сердце стонет, словно чайка,
И тихо ноет, хочет ввысь,
Но оборвать нет сил канаты,
Что словно с жилами сплелись.

Через слёзы, что струятся между строк,
Стынет чай со вкусом покаянья,
Я мечтаю вспомнить тот урок,
Что в тот миг стал вдруг основой Мирозданья.
Робкий луч, пробившись сквозь тиски осознаванья,
Прорывает плоть, оставив лишь куски
Неоправданного оправданья.
Только память, как слепой с глухим,
Ударяясь снова в стену недопониманья,
Оставляет поутру туман,
Закрывая снова вход в пещеры Зазеркалья.
И ломает зубы о гранит, Вечное дитя Непримиренья
И прозрение ему и не грозит, пока
Бродит он по свету зыбкой тенью.

Боль уж стала для него сестрой,
Страха за отца он принял смело,
А для матери он был изгой,
Мать его была всем белым светом.
И скрываясь в серых простынях,
В серых городах и серых буднях,
Он уныло ждал всё Ну когда…
Она удостоит его жизнь хотя бы смертью.
Но она по доброте своей,
Всё давала шанс Начать сначала,
Ну а он, всё снова, как тупой,
Начинал искать финал уже с причала.
Волны бились, говорила жизнь:
"Не беги! Постой! Замри! Послушай!,
Но учил весь мир только бежать
И никто не выучил как слушать…