Каждый раз, проходя по улице мимо многоэтажек, я поднимаю взгляд наверх, в небо. Будто надеясь, что там, на крыше, мелькнет знакомый край алого плаща - и история вновь повторится. Что время вернется к истокам начала и я вернусь навсегда домой.

Но под ногами я чувствую землю, а не спасительную пустоту, сквозь все эти чёртовы крыши светится небо, а не пронзительный взгляд льдисто-синих глаз. И меня поглощает отчаяние.

Эта странная, ноющая тоска.

Я скучаю. Я так скучаю.

Я продолжаю сражаться одна - ведь у меня есть только я - и, кажется, Алый, я не справляюсь.

Страх и страсть начинаются на одно сочетание букв. Только это - две разные грани одной монеты.

Исчезает одно - расцветает второе. Исчезает второе - и вновь просыпается первое. Как в детской игре. Как в споре, где двое просто решили подбросить монетку.

Но я устала от бесконечных орлов и решек. Хочу, чтобы в этот раз она замерла, падая на ребро.

Твои слабости могут стать твоей силой в тот момент, когда ты изменишь точку зрения, с которой ты смотришь на них.

Когда будешь падать вниз, не закрывай глаза. Наоборот, открой их как можно шире.

Смотри.

Прошлая осень была окрашена в кроваво-красный. Эта же - цвета холодного изумруда.

Он проникает в мои мысли, окружение, жизнь, но исчезает из снов, что меня больше не потревожат.

Я примеряю его на себя, и цвет кошмаров становится символом возрождения.

А впрочем, это оно и есть.

Ненавижу людей с двойными стандартами.

Моя жестокость хотя бы честная.

Разбитая о металл голова заживала полторы недели. Коленки после соприкосновения с асфальтом - четыре дня. Пальцы, порезанные бумагой, щипало очень долго. А шрам на руке от кусочка пластика виднеется до сих пор, хоть однажды исчезнет и он.

Чем пластичней и мягче форма - тем отчётливей и больнее следы, что она оставляет.

У моих синих крыльев нет прочности металла и твёрдости асфальта. Есть гибкие перья и тёплая синева.

Синими крыльями я обнимаю себя, закрывая глаза.

Там, за гранью, где гибель нейронов стирает память, ты можешь жить - но только теперь один на один с собой.

Ты больше не часть матрицы - проваливаются, исчезая, в небытие, твое имя, возраст, семейное положение, окружение и социальный статус.

Что остается от твоей личности в пепле сухого остатка? Что ты ответишь, когда случайный прохожий, случайно задев тебя плечом, спросит, кто ты?

- Алхимик, - отвечу я.

А кем окажешься ты, хороший вопрос.

Когда-то один математик сказал мне, что на людях теория вероятности не работает. И что законы статистики начинают сбиваться и лгать, соприкоснувшись с живыми нами.

Так какова вероятность того, что столько событий, которые не должны были произойти, сойдясь в одной точке, сведут меня с отголоском столь давнего прошлого?

С другим внутренним стержнем и лицом, я всё ещё помню, кем я была до того, прежде чем стать той, кто я есть сейчас. Я помню цену синих крыльев Алхимика и улыбаюсь, ведь среди сотен осколков воспоминаний это - одно из немногих счастливых.

"Если твой рассвет чёрного цвета, то это не значит, что утро не наступило и солнце не взошло. Во Вселенной ведь бесконечное множество солнц. Это значит, что ты ослеплён чем-то настолько, что не хочешь его видеть".

Что чувствует оголённый провод, по которому течёт электрический ток; CD-диск в тот момент, когда лазер скользит по нему, выжигая и считывая информацию; навигатор, ведущий машину?

Я превращаюсь в нить Ариадны, связующий компонент, карту памяти и жёсткий диск, GPS-спутник и протянутую руку.

Люди - это конструктор, головоломка из нуклеиновых кислот, алгоритм медиаторов и белка, а я - тот самый двоичный переключатель 1/0, приводящий их в чувство. Соединяющий разрозненное. Возвращающий им себя. Ерунда, мелочь, крошечная деталь.

Говорят, когда у деталей заканчивается срок службы, они ломаются и сгорают.

Может ли быть проводник у проводника? В глубине бокала плещется рубиново-красное море. Ветер треплет красные шторы. Мир становится монохромным, единого цвета - красного.

Было ноль - стал один. Я собрала тебя.

Я горю.

Нет.

Сгораю.