приснилось, что мы с а.д. меланхолично брели по пустыне. в какой-то момент он остановился, повернулся ко мне лицом и с непосредственным детским удивлением спросил: "эти дюны настоящие?" я посмотрела на них и кивнула. маленькое красное солнце к тому моменту почти скрылось за горизонтом. странно, но а.д. был единственным близким человеком, который остался жив, про всех остальных я чётко знала - один за другим они умерли, началось и закончилось это не так давно.
затем старый сон плавно перетек в новый. мы оказались в моем родном городе, где я собиралась печь драники, а а.д. постоянно нависал над душой, наблюдая за приготовлениями.

я знаю как минимум одного человека (а то и больше), который эту мою попытку навредить себе посчитает за прогресс и верно принятое решение. удивительно, да? это ж насколько надо отчаяться, чтобы думать, будто крик о помощи это осознанный выбор, которого "уж не чаяли дождаться". хотя, конечно, чем больше подробностей будет вскрываться, тем сильнее будут перекашиваться лица, потому что в общих чертах все правильно, но при ближайшем рассмотрении это чистая клиника.

а вчера днем приснилась К. и нам совершенно не о чем было с ней разговаривать. наверное, в этом нет ничего удивительного. все же она сквозь тернии рвется к звездам, а я вроде и пытаюсь время от времени барахтаться, но все равно погружаюсь все глубже на дно.

снятся бесконечные посещения специальных школ и конспекты индивидуальных занятий. удивительно, но это не вгоняет в тоску, не вызывает неприятия, как было раньше.
надеюсь, и эту сессию я сдам. на стипендию. иначе будет очень грустно.

каким-то чудом умостившись на том диванчике (спойлер: скорчившись буквой зю), мы с а.д. задремали где-то между сумерками и настоящим темным, холодным ленивым вечером. помню запах волос. дурацкое щекотание в носу, упирающемся в затылок. медленное пробуждение. осознание того, что не помню, как уснули, но помню, что устали и должны были еще заниматься делами.

на фоне всего остального это было офигенно.
а потом сон слетел и с а. д., и пришлось развязываться из того узла, в который завязались, разминать затекшие шеи, хрустеть суставами, как старые деды, вновь приниматься за все суетное. meh.

ну что за черт.
я бы всю жизнь прожила вот такой: теплой, едва разлепившей глаза, прислушивающейся к чужому дыханию и защищенной от всего на свете с одной стороны спинкой дивана, с другой - большим человеком, на час превратившимся в маленькую ложечку.

(- ты большая ложечка или маленькая?
- я нож, что поет в ожидании крови.
- знаю. так большая или маленькая?)

я ее не знаю, но она мне приснилась.

Эра снов, красочных, наполненных событиями и болью, заставляющих чувствовать себя живой, продолжается.

Мы с одногруппницей поздно вечером возвращались с университетского КВНа, на котором присутствовали почти все мои бывшие одноклассники. До станции метро было далеко. Я говорю ей, мол, пойдём, а то холодно (зима, темень, вокруг сугробы), она отказалась. Сказала, доберется иным путем: на вертолете (!). Я пожала плечами. Ладно, каждый волен выбирать, у меня свободных денег нет, но провожу тебя и поползу к метро.
Мы с ней зашли во двор. Затем в обшарпанный подъезд высокого дома-скворечника. Там какие-то неприятного вида мужики переговарились. Одногруппница пошла прямо к ним. Скоро вылетаете? Они ответили, что недавно приземлились, нужно время, чтобы машина отдохнула, а пока одногруппница может подождать у них в тепле. Все так делают. Она согласилась. У меня в голове прозвучал нехороший звоночек. Я говорю, может, ну нафиг, пошли вместе до метро, что нам стоит? Да и вместе веселее. Она отмахнулась. Ушла с этими мужиками в квартиру. Дверь захлопнулась прямо перед моим носом, щелкнул замок. Я осталась в подъезде одна. Воняло кошачьей мочой. Из квартиры донесся глухой стук, как будто на пол упало что-то достаточно крупное. Например, тело одногруппницы.
Я запаниковала. Чувствуя, как кожу мелкими бисеринками обсыпает холодный пот, начала кулаками молотить в дверь. Стала орать. Требовать, чтобы одногруппницу выпустили. Из квартиры надо мной посмеялись. Сказали, что она в праве решать за себя, и если хочет быть там, с ними, то это ее дело. Я кричала что-то еще. Колени дрожали. Было страшно, вдруг они и меня в квартиру затащат. Понимая, что орать бесполезно, что это может обернуться еще большими проблемами, я выбежала из подъезда. Кое-как выцепила из кармана телефон. Дрожащими пальцами набрала "112", срывающимся голосом сообщила диспетчеру о случившемся, зачитала адрес с таблички на двери подъезда. Затем, продолжая прижимать трубку к уху, по прямой, через сугробы, бросилась бежать прочь из двора. Я опасалась подгони. Думала, эти ребята просекут, что донимавшая их девчонка захочет вызвать полицию. Но они либо оказались туповаты, либо я вовремя унесла ноги.
Все те полчаса, что ехал наряд, я мерзла на противоположной стороне улицы, рассчитав так, что нахожусь достаточно далеко от злосчастного дома, а окна той квартиры на эту сторону не выходят. Все это время со мной говорил один из сотрудников. Наверное, психолог. Успокаивал меня.
В дальнейшем все разрешилось благополучно. Приехал наряд. Меня с одним из полицейских оставили топтаться у подъезда. Квартиру взяли штурмом (как бы это ни звучало, все же сон). Освободили одногруппницу и… К., мою старую школьную подругу, которая сейчас вообще-то живет в Питере. Вся в слезах, я обнимала их так крепко, как только могла. А мудаков повезли в отделение. Правда, и нас тоже, но уже на другой машине и исключительно для того, чтобы дать показания против них.

А потом я проснулась, обнаружила, что в комнате темно и часы показывают 17:49.

Давно здесь не мелькали обрывки моих снов.

Это было в Москве. Погода стояла теплая и солнечная, на фоне бездонно голубого неба белели огромные опоры пешеходного моста.
Я гуляла. Как обычно шаталась по городу с сумкой через плечо и наслаждалась одиночеством, хотя вокруг неспешно прогуливались и другие, тоже уставшие от бетонных коробок и жаждавшие насытиться кислородом на целую неделю вперед. В общем, день был самым обычным. Почти летним. И вдруг прогремел первый взрыв.
Кто-то закричал. Громко и пронзительно. Я обернулась. Украшавшая старинную высотку башня с часами в клубах дыма и пыли кренилась назад. Она падала.
Снова взрыв. Теперь стремительно оседала вся высотка.
Народ на улице замер. Будто окаменел. Никто не смел двинуться с места, все смотрели. Смотрели, как рушится здоровый жилой комплекс. И, готова поспорить, у них, совсем как у меня, смысл всего происходящего просто не укладывался в голове.
Третий взрыв. Совсем близко. Прямо за спиной. Крутанувшись на сто восемьдесят градусов, я распахнула глаза еще шире. До белых костяшек вцепилась пальцами в ремень сумки. Ветер игрался с подолом легкого платья. Исполинская белая опора, разлетевшаяся на несколько больших обломков, летела прямо на меня и всех тех, кто ступил на мост с этой стороны.
Сколько я бездумно глазела на это, прежде чем кинулась наутек? Секунду? Две? Целую вечность? Не знаю. Я не успела даже ничего сообразить, как все то, что было перед моими глазами: залитая солнечным светом мощеная улица, бегущие прочь люди, мечущиеся по плитам тени - все потонуло в ослепительной вспышке.
Я очнулась как будто через мгновение. Словно просто моргнула, а когда полняла веки, то обнаружила, что каким-то чудом оказалась в совершенно ином месте. Глаза сверлили взглядом белый отштукатуренный потолок и круглый плафон скромной люстры. Такой, какие бывают в больницах. Больница. Все произошедшее моментально всплыло в памяти и пронеслось перед внутренним взором. Я панически дернулась. Тело меня не послушалось. Страх нахлынул ледяной волной и меня поглотила паника.
Шепотом (голоса не было, горло саднило), я жалобно позвала:
- Мамочка!

Мне снятся сны. Как всегда увлекательные и до боли реалистичные, наполненные деталями. Открыв глаза, я лежу еще несколько мгновений, не догоняя, что из этого явь: очередное приключение на грани жизни и смерти или пробуждение во взбуравленной постели?

Правдой каждый раз оказывается второе.

Эх, и где мой чудесный колдовской посох с намотанными на древко почти у самого навершия лентами? Розовыми. Развевающимися на ветру.

Роскошный мрачный особняк. Просторные комнаты, дышащие тленом, тяжелая мебель из темного дерева, всюду бархат и пыль. Пыль ровным слоем, пыль "колбасками", пыль комками… Из окон льется бледный холодный свет. Где-то тикают старинные ходики, поскрипывают усталые половицы.
Я стою у книжного шкафа. Он просто огромный, во всю стену, от пола до потолка. Вожу пальцем по корешкам книг. Они все с старинные и до жути серьезные: черные, благородно-алые, изумрудно-зеленые с золотым, наполовину стершимся тиснением. Названия и авторы неразличимы.
Я жадно вглядываюсь в эти бессловесные корешки. Наугад пытаюсь вытащить одну из книг, но она не поддаётся, слишком тесно на прогибающейся под тяжестью полке.
Затем я просыпаюсь.

Мне приснилась зима. Холод, снег, бесконечное белое поле, что упирается в серое небо на горизонте.
Я в шинели. За плечом винтовка, озябшая рука сжимает истертый ремешок. Ноги проваливаются по колено, огромных усилий стоит поочередно вытаскивать их, чтобы продолжать шагать. Каждый раз валенки грозят остаться в снежном плену. А мне все равно. Голова пуста, мыслей нет, страха нет, есть лишь приказ: идти вперед, чего бы это ни стоило, - и я иду.
Кто-то сзади говорит. У него мужской голос, что доносится откуда-то сверху, словно говорящий выше меня на голову-полторы. Вопросы. Непонимание. Испуг. Он не может молчать, потому что в молчании медленно умирает. Он говорит со мной, потому что видит во мне уверенность. Уверенность, которой нет.
Я не отвечаю. Сердито хмурюсь. Негнущимися пальцами пытаюсь подтянуть ослабший ремень.
Мне все равно.
У меня есть приказ.

Приснилось, что я, будучи леди из какого-то крупного дома, при поддержке старика с азиатской внешностью пыталась посадить на железный трон Сансу Старк. Потому что она мне нравилась, потому что такой поворот событий был бы мне выгоден.
А еще началась зима. И Джейме Ланнистер то появлялся в самой гуще событий, то бесследно исчезал. Уж не помню, какую роль он играл в моих планах, посвященных Сансе, но я вроде как ему доверяла, хоть и пыталась свергнуть Серсею (об этом он точно не знал).

Отпусти, чудесная трава!

В темных комнатах, где стены были обиты деревянными панелями, а окна завешаны плотными бархатными гардинами бордового цвета, я ловила двух синиц голыми руками. Одну поймала без труда и тут же, подойдя к распахнутой двери, выпустила ее на волю. За второй пришлось изрядно побегать. К тому же, все-таки оказавшись зажатой в ладонях, она длинным и острым клювом - напоминаю, синица! - до крови исполосовала мне кисти.

Приснилось, что меня любили, а я любила в ответ. Странное, но приятное чувство абсолютного спокойствия, защищенности…
Нам было о чем поговорить и о чем помолчать. Прикосновения не обжигали, не заставляли отпрянуть или съежиться, они воспринимались как нечто естественное и необходимое, как воздух. Помню, устроившись у него на коленях и уткнувшись носом в ключицу, я сказала, что никогда никого так не обнимала. Он по-доброму усмехнулся.

"я не знаю твой телефон, куришь ты или нет,
не знаю твой тип темперамента, блондин ты или брюнет, 
и сколько тебе лет,
и есть ты вообще или нет.
отдай себя в проявку..."