мне так жаль, что я забыл о тебе.
позволь мне все объяснить.
меня болтало, как флаг на ветру, что стоит у моря.
можешь ли ты восстановить меня по кусочкам?
ведь я так ничтожен

еще один день, когда я чувствую себя говном, подходит к концу.

Прекрати, пожалуйста, все портить.

Мысли заполняют книги, которые нужно прочитать к началу семинаров, к началу лекций и просто для собственного развития. Поэтому я стараюсь урвать у пространства немного времени, например, читаю, пока еду на работу и обратно.

А еще я ужасно хочу познакомиться со своим одногруппником. Конечно тот факт, что он уже успел увидеть, как я от волнения сжимаю руки в кулак что есть силы или прячусь от толпы в конце аудитории, не добавляет мне плюсов. Но, возможно, когда начнутся семинары, и мы будем разбирать наши работы, то мое творчество расскажет обо мне больше, чем неловкая речь и неумение смотреть в глаза собеседнику.

Мне кажется, что у нас много общего, но я не уверена, потому что склонна идеализировать. Так что, меня может ждать разочарование, но пока этого не случилось, я буду представлять, как мы ведем долгие разговоры и восхищаемся друг другом.

Мне в красках представились мы с тобой: огонь и вода живущие на маленьком острове, затерявшемся в океанах. В прохладной халупке с двумя котами и множеством растений, с большим книжным шкафом с разноязычной и разножанровой литературой. Ты куришь травку, а я лаки страйк и мы почти не разговариваем друг с другом. Мы богемные, чувствуем на губах соль, едим на ужин рыбу, распиваем джин и тропический чай, занимаемся йогой и любовью на берегу океана.
А потом судьба по неясным причинам заносит меня в заснеженный Нью Йорк в канун рождества, и в кафе я беру себе двойную порцию кофе с собой, а не чай, кутаюсь в пальто и, никуда не спешив, замираю посреди толпы и улицы - невидимая и настоящая. Словно во сне тянусь рукой к мобильному телефону и не видя от тебя звонков и сообщений, отключаю его. И остаюсь там, ничего тебе не сказав и никогда больше не вернувшись на маленький остров, затерянный в океанах. В моем доме тепло и уютно, в баре вино, а не джин. Свои кактусы я поливаю раз в неделю, на ужин ем пасту, а утром иду на прогулку с собакой, вместо йоги. И курить бросила.

- я хочу узнать твоих чертей

Пошлая улыбка, скошенный угол губы и затуманенный взгляд раскосых глаз из-под светлых бровей. Ты надеешься на удушение, грубые шлепки по телу и растекшийся макияж, поэтому буквально пожираешь меня взглядом - будто пытаешься понять, на какой из тонких щиколоток первой оставить след от сжавшей их руки и где на моем теле оставить очередной синеющий укус.

Но мои черти скрыты под одеждой - светлыми полосами расползаются по всему телу, узорами сплетаются на предплечье, у колена и где-то на бедре. Мои черти живут в моей голове и моем сердце - они вынуждают меня глушить ночью в подушке болезненный/истеричный крик, избегать толпы людей и стараться не ездить на общественном транспорте; они заставляют меня по несколько раз мыть руки, полоская их в ледяной воде - пока не сведет пальцы - и по привычке прикладывать ладонь к жилке на шее, отсчитывая пульс. Я живу со своими чертями столько лет и, знаешь, неплохо уживаюсь.

Но вот ты оказался внезапно не готов.

- то есть, если мы расстанемся, ты вскроешься?

Грубо смеешься. С неприязнью дотрагиваешься сухим пальцем до сгиба локтя и тут же одергиваешь его - тебе неприятно, мне - в тысячу раз больше. Поправляю рукав на футболке и бросаю куда-то в потолок: «Это пройденный этап», - и молчу про себя: «Если бы ты хоть раз спросил меня об этом, я бы всё тебе рассказала».

Спрашивал ли ты? Нет.

Ты хотел тело - молодое, гибкое, подтянутое и по-своему красивое: целовал кисти и ладони, утыкался носом в сгиб шеи и выцеловывал кривые выпирающие позвонки.

Ты хотел тело, но не хотел его историю.
И меня, кажется, не так уж и хотел.

Больше всего меня раздражают люди, которые думают, что мне от них что-то надо.
Интересно, что они вообще могут мне дать.

Мне иногда хочется сказать ему ‘на самом деле я не верю в то, что вы говорите. Мир не таков, каким вы его себе представляете. И если вы видите проблему во всех вокруг, то может быть проблема в вас?’

Когда в восемь лет градусник показал температуру 38,8 мой папа так перепугался, что завернул меня в несколько одеял и велел лежать и смотреть Джетикс. Тогда же он заботливо заваривал мне чай, резал твёрдый сыр квадратиками, как мышонку, и подкладывал на пол подушки, на случай, если во сне мне вздумается упасть.
Когда в 13 лет температура тела перевалила за 39, мама всю ночь пыталась то согреть, то остудить меня грелками, компресами и мокрыми холодными полотенцами, а утром кормила бульоном. Потом я ещё несколько дней провалялась дома в компании собаки, что заботливо облизывала мне руки и сопела под боком.
Когда в прошлом году я простыла, мне налили боровичку, поцеловали в лоб и послали отдыхать, отпустив с работы пораньше. А когда на следующий день я была не в силах подняться и пойти на пару, и лежала в полубреду в постели, такие родные и такие бесячие в тот момент люди запихивали в меня лекарства, поили чаем, натирали тело уксусом и заставляли мерять температуру.
Сейчас осень. Деревья уже запеклись от трех месяцев палящего летнего солнца и потихоньку расстаются с золотистыми листьями. Ветер лезет своими скользкими холодными пальцами за воротник старой куртки, волосы никак не хотят уложиться во что-нибудь прилично-аккуратное. От осенней хандры меня спасают красивые улыбки, шарфы и литры горячего чая, и то не всегда.
Я постоянно контактирую с болеющими людьми. Обнимаю кашляющих, ношу апельсины шморгающим, целую в лоб вечно мёрзнущих. Пронырливый вирус цепляется своими клешнями за всех… Кроме меня.
Полагаю, мой организм в курсе, что этой осенью о нем некому позаботиться. Подумал-подумал, прикинул, что дело не шуточное, и решил не болеть.

Человек, который удивлялся как можно впихнуть в рот кляп, и человек, который впихнул в рот полуметровый хотдог, ничего с него не уронив, это я.