Только я могу подать запрос в службу занятости до того, как прочитала какой перечень документов нужно отправлять. Привет, меня зовут Ололо Ололоевна, вот вам фото и паспорт. Нет, я нигде не училась и нигде не работала. Спасибо за предложенную работу посудомойщицей, но я уж лучше в Восьмерочку.

Я все еще не ела. Хочу уйти из дома, но идти некуда. Сижу, сгорбив спину и размышляю о неминуемой кончине.

Какое же все…

… отвратительное.

Подала запрос в службу занятости. Нахера, если иду устраиваться в Шестерочку блин блинский?

Дожили
Работать в Семерочке
Уму не постижимо

Ладно, все поднимаются со дна. Работа хотя бы есть- это главное

Воспоминаний о Доме я не сохранила. Забыла всё подчистую в тот день, когда появилась на свет. Но хоть визуальная и слуховая память меня подвели, чувственная память осталась верна, как прежде.
Хоть с возрастом эти впечатления порой ослабевают, я по-прежнему испытываю щемящую боль в глубине сердца когда вглядываюсь в небесную пучину. Что-то внутри меня скулит и сжимается от тоски, и не существует слов, чтобы передать это чувство.
Что-то манит меня с непреодолимою силой туда, где заканчиваются границы человеческого сознания и понимания.
Непостижимо. И я такая не одна. Есть ли на свете человек, не испытывающий тяги к звёздам?

Чтобы восстановить режим, мне нужно пропустить ночь. Но в ближайшие дни я не готова к этому, так что страдаем дальше

5:23
давно я так не плакала
наконец-то

Мои друзья – инфантильные странные ребята, en masse.
И вот с одной стороны, я люблю этих людей, мне дороги они такими, как есть, там, на глубине. С другой – я понимаю, что во многом меня с ними рядом держит мой дурацкий "богемный образ жизни". Значит, когда моя жизнь изменится, мне с ними толком даже не о чем будет разговаривать. У меня будут деньги на подарки девочке, которая любит подарки, но у нас не будет ничего общего. Я смогу вывезти в санаторий-профилакторий Р., но на тот момент мы уже не будем общаться с Р., потому что я для неё просто окажусь такой же твариной, как все остальные. Список может продолжаться, просто про остальных сейчас ещё больнее писать. Кто останется? Ну, Онегин и К. как бета и софандомщик соответственно. Аннушка, потому что она тоже будет расти, я на это очень надеюсь и рассчитываю (хотя далека от какого-то принципиального фанатизма по этой части). Ира как софандомщица и коллега. Лена, потому что мы очень давно общаемся на самые разные темы, и она взрослая. Графиня С., потому что коллеги и побухать.

Короче, такая история. Есть люди, которые останутся. А есть те, на кого мне будет слишком больно смотреть. На их нищебродство, на жизнь с родителями-токсами, на вечное нытьё, которое так уродует замечательных, в целом, людей.

Соберись в кучу и подари себе мир, а не сжимайся в шарик.

Пора уходить из этого зоопарка, как это ни прискорбно. К таким вот выводам я прихожу на этом вашем карантине.

Сел разбирать старые листки и нашел среди записей стихи двухгодичной давности.
Вообще, просматривая это сейчас, меня много моментов напрягает. Но хотелось бы сохранить его в первозданном виде, не через 2 с лишним года же редактировать.
Но очень надеюсь в ближайшее время начать борьбу со своими усилившимися косноязычием и примитивностью. Хотелось бы восстановить прежнюю форму.
Хотя, справедливости ради, стоит сказать, что я писал это чуть ли не потоком сознания. До этого я очень долго не писал стихи. Поэтому мне было абсолютно плевать на форму, я лишь выжимал из себя всю темноту, что уже насквозь меня пропитала в тот момент. Хотя сейчас для меня это читается так, словно у семиклассника сегодня две матеши были и физру отменили.
_
Бездна, пропасть, черный дым,
Мрак, закравшийся мне в душу.
В темном омуте один
К свету я бреду наружу.

Полон страхов долгий путь
И сомненьями усеян:
Продолжать свое мне гнуть,
Шаг ускорить к дальним землям?

Или сдаться, отступить,
Белый флаг взять в свои руки?
Может, лучше не губить
Тело в проигрышной потуге?

Что мне ждать? На что молиться?
Где для сердца взять тепло?
Как с дороги мне не сбиться,
Сохранить свое нутро?

Неизвестны мне ответы.
Сыро, страшно и темно.
Вижу я дорогу к свету.
Жаль, что рядом никого.

Нужно продолжать идти,
Продолжать бороться с мраком.
Только отчего в груди
Мне так пусто, грустно, гадко?

Короче, лежала-лежала, а потом прозрела! Чем я вообще занимаюсь на этом карантине?
Столько времени потрачено впустую, а я ведь давно могла взять и уже пересмотреть Сверхъестественное, как собиралась.

Может быть поэтому...?

Когда мне было 15, мы группой поехали в Китай. Нам назначили гида, который координировал, помогал и иногда вел экскурсии. Я была первая, кто узнал его настоящее имя - Хай Ли. Ему было 32. Мы быстро сблизились, из-за чего за спиной начали шептаться. Мне на телефон через air приходило всякое говно, а я не знала, как это отключить. Привет, 4 айфон. Было противно. Никто не высказался лично. Ни преподаватели, которые были якобы обеспокоены, ни знакомые.
Тогда я впервые лоб в лоб столкнулась с явным лицемерием. Без посредников.

Все было куда проще, чем фантазировали окружающие.
Я интересовалась всем. По-детски. Наивно. Радостно. Хотелось знать больше.
Ко мне относились как к маленькому ребенку - по-доброму.
Я задавала вопросов больше, чем любой в нашей безразличной группе.
"А правда, что каштаны можно есть?"
"Можно отправить открытку на память?"
"Ты правда пьешь много чая?"
Представляю, какими смешными были мои вопросы. Но я не боялась их задавать. И мне отвечали. И спрашивали. И снова отвечали.
Такие были у нас разговоры.
А потом меня учили правильно есть палочками.
Клянусь, еще бы чуть-чуть и меня бы начали кормить, потому что держала палочки в руке просто ужасно.

Наше общение прекратилось только спустя 3 года после поездки. Почему? Не помню уже. А сейчас грустно.

Может глупая? Но даже сейчас я не думаю, что наше общение было странным.

отлично, слова опять не склеиваются, а текст похож на застиранную марлю.

Я вновь запуталась в этих мыслях. Я так часто думаю о чём-то, это напрягает. Иногда бывает наоборот - нет сил о чём-либо думать, не хочется даже кричать навзрыд, чтобы выпустить эти эмоции, хочется лишь… спокойствия, умиротворения, сидеть с горячим какао, закутавшись в плед, смотреть на дождь, слушать как капли бьют и бьют по стеклу. И казалось бы, в такие моменты пропадает грусть, хочется снова чувствовать, уже не хочется биться головой об стену и впопыхах закутывать запястья бинтом, лишь бы кровь не лила таким беспощадным ручьём из новых порезов.
Я гублю себя. Занимаюсь самобичеванием. Ненавижу каждый миллиметр того, что вижу в этом грёбанном зеркале по утрам. Я стараюсь скрывать свои слёзы ночью. И почему имено ночью меня пробивает тоска? Будто слёзы невозможно остановить, они всё льются и льются… нет даже смысла утирать их рукавом моей любимой толстовки, и пускай они стекают на подбородок. Всё моё лицо опухает, но я стараюсь не смотреть в зеркало, ведь это вызывает лишь новый приступ слёз.

Волнение, страх, боль, я могу скрыть это, но мама всё равно видит по утрам мой печальный взгляд в стену. Бывает, уставлюсь, вроде не на что смотреть, а я всё смотрю и смотрю… прожигаю взглядом нежно фиолетовые обои. Я не хочу чтобы мама плакала из-за меня, не хочу чтобы волновалась. Психолог? Мам, со мной всё в порядке, я у тебя сильная, я всё смогу… я справлюсь. У меня получится.