Я говорю: "Хайл"

Мне снова снились сны. В этот раз я был художником. Казалось ничего необычного - быть художником.
Да и рисовать худо - бедно умею. Но рисую я… ммм… как инженер. Держа линейку и другие измерительные инструменты где-то неподалеку, вымеряя пропорции.

Но сны на то и сны, чтобы расплющить условности и послать к чертям реальность.

Я сидел на берегу чего-то, где морем было звездное небо. В этом нечто плескались странные существа, похожие на стаю белых ленточек, которые танцевали вокруг друг друга.

- Хозяин, ваша кисть. - пропищало что-то сбоку. Я обернулся и увидел мурчащего кота, на котором восседал какой-то бесенок. Он размахивал обычным карандашом. Только остро заточенным.
- Кисть? -спросил я.
- Да-да, Хозяин.
- Зачем?
- Вы хотели.
- Где? Где мне рисовать? - произнес, отбирая "кисть". Бес развел лапками.
- Где изволите, Хозяин.
- Как скажешь.

Я начал рисовать в воздухе. Сначала это была просто линия. Я не начинаю рисовать с чего-то определенного. Просто изгиб, просто линия из которой получается что угодно. Когда я закончил, а сделал это считай спустя пару мгновений. На меня, дыша морозом, фыркая и мотая гривой, взирал серый конь.
Он парил над звездным небом, чего-то выжидая.
- Ну и что мне с тобой делать? - Конь фыркнул, обдав меня холодом.

Затем, как это часто бывает. Декорации поменялись.

Я рисовал троих. Двух мужчин и одну девушку.
Девушка была чародейкой. Я не помню её лица, а вот глаза -да. Её левый глаз пылал пламенем, а правый льдом.
Мужчины же были похожи, как братья. Но они ими не являлись. Их лица были сокрыты за беспристрастными масками. Серебряная и Золотая.
Когда я закончил ко мне подошел кот и промурлыкал:
- Хозяин, дайте им имена.
- Ты говоришь?
- Ну что Вы, хозяин. Вам это мерещится. Коты не разговаривают.
- Хорошо. - сказал я. И дал этим троим имена. И не запомнил.

Декорации поменялись. От карандаша остался огрызок. Я рисовал дракона. Дракон был другим. Он начал шевелится, как только я закончил рисовать ему голову. Выглядело забавно. Голова носившаяся по воздуху, абсолютно слепая, потому что я не успел нарисовать ему глаза.
- Да, НЕ ДЕРГАЙСЯ, ТЫ!
Дракон ничего не ответил, так как не нарисовал ему зубов и язык. Я быстро это исправил.
- Хозяин, заканчивай побыстрее. Я хочу летать!
- Не дергайся, Тирос! Я еще не закончил.

Это был громадный черный дракон с голубыми глазами и отливающей зеленым чешуёй. Я прикоснулся к его зубу. Высунулся раздвоенный язык и это чудо облизнув меня, улетело.

Я рисовал что-то еще. но не помню что-то.
Не отказался бы я побыть таким художником еще раз.

Перед сном открыла на телефоне папочку с фотографиями, называющуюся "мимими", в которую около месяца назад скачала сначала фотографии Лени, потом одну Адельфоса. Первые потому что засматривалась и не хотела тратить на это трафик и зарядку, вторая чтобы не потерять и иметь возможность наглядно иллюстрировать свои рассказы. Вчера, ну как, всего несколько часов назад, мне захотелось посмотреть Димины фотографии тоже, я их скачала, вглядывалась в черты лица. Леню я учу наизусть. Диму я знала ближе, чем кого бы то ни было. Пристальный взгляд оживляет прошлые прикосновения, его лицо, какие-то воспоминания. Откуда? Зачем? Когда последний раз в моем сознании он появлялся таким живым? Откладываю, на сердце больно, хочется спать, нужно спать, а я, спустя два года, когда все так изменилось, когда я так изменилась, пытаюсь свернуться и стать меньше, чтобы ослабить боль. В полусне и без сил пишу Марс, что меня накрыло, что я чувствую себя так, будто все еще люблю его, все так же, как и раньше. Эта мучительная любовь вдруг пронзила меня, чуть не убив неподготовленный к таким перепадам организм. Спать. Спать. Спать. Мне стало страшно, я не хочу любить его, не хочу никогда любить кого-либо так же. Что я в нем так сильно любила, спрашиваю себя, смотря на фотографии? Близко посаженные глаза, маленькие руки, весь тонкий, обычный, ничего особенного. Но я смотрю, и в моих глазах он совсем другой, потому что взгляд переполнен нестареющими чувствами, в долю секунды вдруг выплеснувшимися, стоило им только дать хоть малейшую лазейку.

Мне снится сон. Я собираюсь утром, как обычно, захожу в ванную, и тут вижу его… Он здорово одет, стал еще выше, окреп, изменилось телосложение, а глаза выделяет черная аккуратная подводка. Он улыбается мне уверенно, так, будто ничего и никогда не происходило, будто я не рыдала, не умоляла его быть со мной, никогда не унижалась, не любила его больше, чем саму жизнь. Мы обнимаем друг друга, и я, будто все как раньше, тону в коротких объятиях, пью их, истосковавшись, только что трястись не начинаю. Помню, что спросила, давно ли стал глаза подводить? Ответил "Юра", я тут же вспомнила его друга и поняла, что это его влияние. Собираюсь, иду в коридор, одеваюсь, у меня скоро электричка, мне на коллоквиум. Он подходит, стоит рядом. Вдруг из маминой комнаты выходит заспанная, в домашней одежде, Гранкина. Откуда в моей голове нечто настолько странное, откуда такие страхи? Тут меня начинает трясти, я не могу говорить с ней нормально, я говорю ей что-то грубое, разворачиваюсь, иду прямо в обуви к маме, спрашиваю, какого черта происходит. Та в ответ говорит, что я не права, что они ее гости, а я некрасиво себя веду по отношению к ним. Возвращаясь в свою комнату, я уже ничего не вижу, ничего не чувствую, только хочется плакать, сбежать, ничего не понимаю. Закрываю за собой дверь на замок, оседаю на пол, не снимая синий пуховик, и начинаю то ли рыдать, то ли выть, скорее просто стонать. Мне не важно, что меня услышат, что подумают, мне мучительно больно, мне рвет душу и отчаянно хочется спастись.

Я просыпаюсь резко, от кошмара. Мне казалось, что Дима перестал мне снится, что я сумела вычеркнуть его из своей жизни. Я надеялась, что кошмары с его участием исчезли навсегда. Я ошиблась. Мне страшно. Я боюсь жизни, в которой пережила подобное, и, кажется, больше всего на свете боюсь, хочу, мечтаю даже, и так же ненавижу, ужасаюсь и противлюсь всем существом тому, чтобы снова любить кого-то. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, вырвите мне сердце, чтобы я навсегда перестала чувствовать что-либо к нему. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Два года. Пустота. Боль. Отчаяние. Верните. ВЕРНИТЕ. Не истери. Прошу. Я не могу сказать себе "ты со всем справишься". Это только кошмар, это всего лишь какой-то сон. Дима больше года не заходил в вк, но последние дни стал заходить снова. Я думала, что беспокоюсь, но, по-видимому, для меня лучше всего было бы, если бы он умер, если бы перестал существовать на этой планете, в обозримом пространстве, чтобы я не могла больше цепляться за ниточки, узнавать что-то. Хей, ты же исчез, так не появляйся снова. Ты говорил, что мучаешь меня. Это правда. Ты - самое мучительное, что когда-либо было в моей жизни. И вместе с тем без тебя я не существую… Я смогла перестать так сильно рефлексировать, потому что не знала, не видела твоей продолжающейся без меня жизни. Мне плохо.

Перестань писать, прекрати мусолить старую тему, вернись к настоящему, сходи в душ, покушай, садись заниматься. У тебя нет времени, чтобы переживать из-за кошмаров.

Кто-нибудь, спасите меня.
Меня кто-нибудь когда-нибудь спасет?

Фрейдовско-Булгаковские снищи. Приближенные к реальности сильнее, чем мне хочется. Где волшебство? Где мое вдохновение? "Где ты, где ты, я?"

[Фрагмент: Радостно и очень быстро скольжу по покрытой водой платформе в метро, в незастегнутом пальто на голое тело. Воздух, понятное дело, немножечко раздевает, а я счастливая, и не думаю об этом совсем. Потеряла едва ли имевшийся контроль, направление - край перрона… Уже сморщилась от неизбежного, когда за локоть схватила рука незнакомого дяди. Я испугалась за него: не падать же ему под поезд за дурость мою. Но торможение произошло. Дядя смотрел неодобрительно, а я смеялась и сердечно благодарила.]

В выходные не хочется выходить. А придется.
Сестра рассекает ковер. А я так рада. Пусть мелькает, пусть шумит, пусть ворчит и смотрит свысока. Одна я схожу с ума в этой комнате.

Мои страхи выливаются в номинальные ночные кошмары. Это когда во сне мне не больно и не страшно, но сам по себе сюжет тянет на фильм ужасов.
Сегодня меня растворили в кислоте из чистой жажды насилия. Парам-парам-пам.
Помню что-то вроде собрания. Пришел какой-то главный дядя и спросил, кто из находящихся в комнате (которая была больше похожа на слегка подсвеченную красным пещеру) сделал что-то для какого-то загадочного общего дела. Справа сидели активисты. Слева люди сбегали. Спросили, мол, что сделала ты? Взгляды на меня. Я растерялась, но точно знала, что была полезна. Что-то попыталась сказать… За меня даже вступился кто-то справа. Главарь задержал на мне взгляд и сказал 'хорошо'. Следующий кадр - ванная с кислотой и хищная ухмылочка х)
Любопытно было смотреть, как какой-то добрый человек собирает мои зубы на экспертизу. Что вообще творится в моей голове и какого хрена я об этом только догадываюсь?!

Хорошо хоть перед этим мы с ней взбирались на гору по стремным ступенькам-выбоинам, но легко и весело. А потом спускались. И никто никуда не падал. И всем было хорошо.

Ах да. Сны.
Мне много чего снилось, но хорошо запомнились скитания по зимней дороге. Через некоторое время я нашла на ней лису. Она совершенно не боялась меня, к тому же немного замерзла и явно хотела кушать. Так что я обняла ее, ощутив приятную щекотку от пушистого меха, и утащила домой :)
P.S. Люди. Так или иначе, говорите? Ну да, ну да.[2]

Копилка снов пополняется. Очень трогательно получилось, спасибо, дорогой мозг. Жаль только, не досмотрела.

История одной девушки. Она пришла рассказывать ее правоохранительным органам. История началась с того, что с раннего детства она играла на пианино и немного на скрипке. Ее не учили ничему другому, все было решено за нее. Преподавателем была ее мать, помешанная на правильности и строгости. Она била по рукам и не только, если девочка не следовала нотам: совершала ошибки или импровизировала. С возрастом становилось все хуже. Со временем девушка привыкла к такому отношению, перестала даже пытаться что-то изменить. Исполняла свою функцию из года в год и потеряла радость. Кромешный ад, депрессия. Изоляция.
Ее работой стало аккомпанирование оркестру и певцам. И вот однажды, когда она в очередной раз сидела на сцене за роялем, к ней привели парня с аутизмом.

Он неуверенно сел за пианино, смотря в пол. Кинув немного ревностный взгляд, мне пришлось брать в руки скрипку. Я разложила ноты. Как только свет в зале приглушили и следовало вступать… Он начал играть нечто совершенно другое. Совсем. Что-то намного более прекрасное, чем эти долбанные сухие ноты. Я испугалась, на уровне рефлекса: все знают, что бывает, если отойти от нот. Я шептала ему, что он совершает глупость, что так нельзя… Что будут последствия. Но пока мы на сцене, пока концерт не закончилсь, никто не может остановить выступление, это подорвало бы престиж оркестра и зала…

Блин, чтоб мне всегда так ярко чувствовать! Я была этой девушкой, а она испытывала чистый восторг, свободу, наконец-то! Ей уже было абсолютно плевать, что будет потом. Не передать словами ощущения, когда она дотронулась до клавиш сама. Не тех клавиш, что прописаны в нотах… Она чувствовала трепет, нежность, страх, отчаяние, благодарность и счастье одновременно. Подыгрывая ему, создавая нечто свое и трогательное. Он наслаждался игрой и по-доброму ей улыбался. А потом наступил антракт и им пришлось сбегать.
Это был какой-то очень долбанутый оркестр, потому что догоняли как-то уж слишком неистово. Возможно потому, что они не смогли бы погасить ущерб (мать отнимала у нее зарплату): некоторые зрители пришли именно на то, что было прописано в нотах, и требовали возмещения денег.
В итоге они прятались в шкафах, бегали, искали выход, "не дышали" и обманывали охранников. Правда, сон прервался, когда ее поймали и заломали руки. Там еще драка была какая-то.
Жаль, что я могу анализировать этот сон.

Так или иначе, говорите? Ну да, ну да. Коллекционирую сны. Иногда они кажутся слишком реальными. Но я бы все-таки предпочла ту реальность, где люди могут поступить как угодно, а не только так, как говорит мое подсознание.
Оно проверяет меня на прочность.

Ещё один интересный сон.

Место действия - Прага. Мы живём в специальном квартале для русских. Там мы находим заброшенные дома из соломы. Рядом строят элитные жилые кварталы, и поэтому везде много таджиков (для русских же строят). Дома из соломы потихоньку сносят.

Скоро наступит зима, и мы ищем дом понадёжнее. Залезаем в один, а он разваливается. Стоим все в соломе, а из соседнего цивильного дома все ржут над нами. Смотрим туда, а там девушка наша знакомая, тоже из нелегалов, в соломе так же жила.
- Ты-то чё ржёшь, - говорим.
- А я нормальный дом нашла, - отвечает она. - Нас тут 20 человек, все нелегалы. Только простудилась я, и теперь у меня туберкулёз, скоро помру.

Она выходит к нам, и мы видим, что в нос она запихивает презервативы, чтобы никого не заразить, открытая форма. А спина у неё пожелтела, потому что чахотка же.

Потом во сне мне показывают как бы отрывок документального фильма про эту туберкулёзную бабу. Она актриса, и фильм повествует о её сложной судьбе, романах с поэтами и преждевременной смерти.
Следующий сюжет: мы с папой летели в самолёте, и он жаловался, что его заставляют лечить сосуды не в той больнице, в которой он хочет.
(пропущена сюжетная линия про стюардесс, которую я не помню)

Мы оказались дома, и к нам пришла бывшая папина жена, и чтобы спровадить её, мы звонили тайком ей на сотовый и изображали, что её подруга ждёт. План удался, она ушла, а папа рассказал, что она всегда была тупенькая.

Пришёл Данил Вавилов и долго о чём-то с нами разговаривал, потом танцевал вальс в коридоре нашей старой квартиры. Потом я должна была уйти с ним куда-то, но никак не могла надеть зимние сапоги - левый с правым путала.

Когда я вышла на улицу, там и правда была зима, всё занесено снегом. Мне отдали ключи от киоска со всяким пивом-сладостями, чтобы я последила, пока продавщица не вернётся. Я выключила свет, чтобы никто не пришёл, но в киоск ломанулась куча народу, это были продавцы с рынка, которые заходили греться. Они бесцеремонно бродили, переставляли с места на место вещи, грели чай, требовали у меня включить стиральную машинку, чтобы постирать вещи.
- Но я не знаю, что вам обычно разрешает Лена ( то бишь законный продавец киоска) - сказала я. Поэтому грейтесь и уходите.
Но они никуда не ушли, а сказали, чтобы я взяла машину и поехала расчистить главный проспект от снега, чтобы он стал катком и можно было ездить на коньках.

Я села в машину, старую копейку, но не за руль, а на переднее сиденье. Тут же у меня появилась компания из моих знакомых (не помню, кто это был). Мы поехали по улицам города, а потом вспомнили, что никто из нас не умеет водить. На меня кричали, почему я сама не села за руль.
- А какая разница, я тоже без прав, - отмазалась я. - Давай сворачивай во двор, там гаишники впереди.

Нам люто сигналила вся улица, потому что мы даже из ряда в ряд перестроиться нормально не могли, но потом мы кое-как заехали на обледеневшую горку во двор.

А там стояло много припаркованных автомобилей, занесённых снегом уже почти по крышу. Выхода не было, и мы поехали прямо по ним. Машина буксовала в этом снежно-машинном месиве, и мы вылезли и просто покатили её кубарем по сугробу, толкая руками. Это было тяжело, у неё уже разбились все стёкла, но нужно же было её вернуть.

Постепенно месиво превратилось в лес с гигантскими сосновыми деревьями, по верхушкам которых мы скакали, как белки. Это было страшно, только если об этом думать. А если отключить голову, то внизу видны были только зелёные пятнышки, на одно из которых нужно было приземлиться и схватиться за ближайшую ветку. Классное ощущение лёгкости и полуполёта при этом. Только очень жутко смотреть вниз, земля была катастрофически далеко.

Мы ловили какую-то особенную белку. Нам очень нужно было её поймать, но она прыгала по деревьям лучше, чем мы, и погоня затягивалась, уводя нас в чащу леса. Зверёк постоянно ускользал из рук.

Наконец я схватила белку за усы. Она жутко вырывалась. Я перехватила её за туловище и сказала быстро нести рюкзак. Белка кусалась, была скользкая, пушистая и очень милая. В рюкзак класть добычу мои спутники отказались - выбежит и поминай как звали. И сказали мне её задушить.

Душить белку было жалко. Но надо. У неё надувались щёки и выпучивались глаза, но умирать она никак не хотела. И тут снизу послышались шаги.
- Это дикое племя, они убьют нас, если увидят, - сказал кто-то из спутников.
- Не двигайтесь, они слышат звуки, - сказал второй.

Мы замерли, но снизу нас всё равно окликнули, спросили, кто мы и что делаем на их земле. И тут за нас вступилась полузадушенная белка:

- Перестань меня душить, и я скажу секретные слова, которые вас спасут, - прошептала она.
Я отпустила шею белки.
- "И люди цвета воронова крыла если не придут, то пронзит их стрела, 12 15 1448" - сказала белка.
Пароль по очереди повторяли мои спутники, отвечая на вопрос дикарей, и те опускали оружие. До меня очередь дошла последней, и как назло, стишок вылетел у меня из головы, остались только цифры.
-12 15 1448, - неуверенно сказала я. И тут же мне в руку вонзилась стрела с ядом. Ответ был неверным, без стишка смысл пароля искажался до противоположного значения.

Мы, кажется, побежали дальше, но моя раненая рука мешала мне цепляться за деревья, и в теле из-за яда нарастала слабость. Через несколько минут белка снова сказала нам замереть - навстречу шёл ещё один отряд диких людей. Они не скакали по веткам, как предыдущие, а шли снизу. Но всё равно нас увидели. Мы висели на деревьях, как мешки.

- Это кто там вверху? - спросил кто-то.
Я молчала и старалась придумать ответ побезопаснее.
- Да это чужаки, про которых нас предупредил тот отряд, - ответил второй. - они ранили их и оставили подыхать, не трогай их. Скоро уже действие яда завершится.

Я действительно поняла, что силы меня совсем покидают. Всё было как в тумане, от раны растекалась слабость. И тут белка сказала, что разгадала их пароль - эти люди используют "сок воронова крыла" в качестве противоядия. И протянула мне перо с какой-то чёрной жижей. Я помазала жижей рану, и стало получше, просто немота какая-то появилась.

Тут люди из леса прочухали, что что-то не так, и забрались на ветки посмотреть, что происходит. Столпились вокруг моего полудохлого тела и обсуждали, что со мной делать. Среди них я увидела Арагорна, который каким-то лесом сюда затесался, и решила, что негоже, если я тут подохну, а ему не достанется семейная реликвия. Сняла со своей руки кольцо Барахира (лол шта, не знаю, откуда оно у меня и зачем вдруг во сне взялся Толкин) и протянула ему. Он просиял в лице, крикнул "сестрёнка" и сказал лесным людям, что это свои, и нас оставили в покое.

Лесные люди объяснили, что чёрная жижа - это сильнодействующий наркотик, поэтому я сейчас никакой боли вообще не чувствую, а так-то я вся в ранах от сосновых веток. Я обернулась и увидела, что вся спина и ноги у меня в крови. Но меня утешили и сказали, что заживёт.

Мы побежали дальше, и в итоге лес закончился, за ним была конечная остановка трамвая, перед которой деревья расступались в прямом смысле - брали и отходили. А внутри трамвая горел свет, был зал, в котором шёл банкет. Все кормили нас пироженками и радовались. Никто не умер.

Снилось, что ем гигантские чебуреки за 30 рублей, которые краду у продавщицы-таджички и разогреваю в чугунной сковороде, наполненной доверху грязным шипящим маслом.

Иду дождливой осенью домой к маме из школы, уроки уже закончились, мне надо идти куда-то ещё, но я брожу по мокрому городу и иду домой. А она смотрит телевизор, там что-то про патриарха русской православной церкви. Я кричу, что всё это бред собачий, и как она не понимает, что ей врут. А она говорит мне про веру и то, что я не права.

Я сажусь на свёрнутый в рулон матрас и плачу. От того, что хотела просто прийти и поговорить, а вышло опять чёрти что. А мама ругает меня за то, что плачу.

Наверное, детство снится тем чаще, чем ты дальше от него.
___________________________________________

Читаю Бродского. Его имя настолько замусолили и затёрли, что стыдно уже даже признаваться, что он тебе нравится. Это как сказать в компании меломанов, что в восторге от Филиппа Киркорова (я ни в коем случае не хочу сравнивать талант с русской недомузыкой, просто пытаюсь передать ощущение).

От настоящей поэзии всегда остаётся привкус раздирающей тоски. И ощущение "дадада, я именно это хотел сказать, но не знал, как". Но главное, конечно, боль и тоска, даже в самых безобидных строчках вроде "дрозд щебечет в шевелюре кипариса". Не знаю, почему так. Моё литературоведческое прошлое ни капли мне здесь не пригодилось.

Снилось, что я попала в параллельный мир или в сон, и там я должна узнать свой жизненный путь. Для этого нужно выбрать направление дороги, а значения зарифмованы в стишок.

Я судорожно записывала стих в блокнот и удивлялась, что ручка оставляет следы на материальной бумаге: это же видение, сон, такого быть не может. Потом испугалась, что не смогу взять этот блокнот с собой в реальность. Единственный выход - вернуться в этот сон, найти блокнот и прочитать, решила я. Или выучить стишок наизусть.

Судьбоносные строчки я, естественно, забыла. Помню только начало:
На запад - к знаниям, на восток - к знамени.
Мучаюсь теперь, жутко интересно, что было на севере и юге)

Люблю сны за возможность экспериментировать без вреда для здоровья и психики.

Сегодня, например, я была героинозависимой и потерявшей интерес к жизни помятой женщиной. Мы с компанией таких же друзей приехали в зимний Питер, сели на какой-то занесённой снегом крыше. Открыли глаза после пьянки, посмотрели на мир и решили, что он не стоит того, чтобы на него смотреть.

Эти друзья предложили моей героине шприц, но она всё-таки сохранила остатки здравого смысла и сказала, что один одноразовый шприц на всех - это не норм. Можно спидом заразиться. "Дайте мне лучше героиновые капли для носа", сказала она.

Дама сквозь полузакрытые глаза увидела с крыши на другой стороне реки Зимний дворец, Медного всадника и что-то там ещё. Её осенило: "я же в Питере. Какого лешего я валяюсь третьи сутки обдолбанная на этой крыше? Надо встать и пойти прогуляться, а иначе какой смысл перемещаться так далеко в пространстве и не видеть его толком". Но тут на даму скатился по наклонной крыше её обдолбанный друг, и она чуть не упала.

***
Следующий эпизод, сумерки:
Героиновая героиня идёт вместе с моей однокурсницей по зимней заснеженной просёлочной дороге в военную часть. Не спрашивайте, зачем. Гуляет.

Рядом в том же направлении понуро шагают другие люди. Сзади едет автомобиль, освещая перед собой дорогу фарами. Люди видят свет и медленно расходятся в сторону, чтобы уступить дорогу. Одна бабулька не успевает отвести с проезжей части дедка, с которым идёт под ручку. Дедок подлетает вверх на капоте.

Мы набрасываемся на водителя со словами "вы что, вояки, совсем оборзели, людей пожилых давите". Они молча и хладнокровно опускают автомобиль под землю и уезжают в военную часть под дорогой.

Мы идём обратно, понимая, что в военной части делать нечего. Но на нашем пути сторожка, обнесённая живой изгородью, (на улице уже лето) её охраняет маленькая визгливая собачка. Она чуть не тяпает меня за ногу, я запутываюсь в ветках, рву одежду, царапаю ногу. И вдруг к своему ужасу слышу лай громадной овчарки. "Мелкая собака охраняет от женщин, но сейчас выйдет большая, которая от мужчин, и нас разорвут", - говорю однокурснице.

Выход перекрыт, и мы отступаем в огород. Из сторожки выходит охранник. Это слепая пожилая женщина. Дорогу перед собой она прощупывает не тростью, а обычной тонкой веткой, с которой отодрана кора. Она идёт на звук, шарит в воздухе этим прутом, я знаками пытаюсь объяснить, что нужно тихо отойти, затаиться в картошке и подождать, пока слепая уйдёт обратно в сторожку, чтобы пройти мимо. Но однокурсница всё портит, с хрустом топчется по грядкам, пытаясь обойти женщину.

Нас вытесняют за забор, в военную часть.

Я ехала по лесу. Лежала на заднем сидении и смотрела не успевающим фокусироваться взглядом на пролетающие фрагменты деревьев, корней, выступающих на поверхность… Мы ехали по кругу. Я не знала, как остановиться. Шевелиться не было сил. Периодически проваливалась в сон. Я не успеваю, я не успеваю…

Темнота.

Замок. Темные пустые корридоры, холодные стены, освещенные слабым теплым светом. Где-то идет война. Я знаю это, потому что за мной стоят дети, огромное количество детей. 300. И они молчат. Не так уж легко заставить всех детей замолчать разом. А у войны получается.
Я должна привести их куда-то. Но я толком не знаю, куда. Никто не знает. Некому сказать мне, что делать с ними. В этом огромном замке, где я даже не вижу конец корридора, не знаю, куда ведет следующая дверь, все двери. Я хожу, поворачиваю ручку за ручкой, за мной, тихо переминаясь с ноги на ногу, следуют дети. Но каждая последующая комната занята или заперта. Оставив всех, кроме двух, ждать меня, я начала исследовать территорию быстрее.

Темнота.

Человек, который знает, что делать. Человек, который сказал, что бояться нет смысла. Человек, чье плечо приносит покой. Человек, который спас меня улыбкой, когда я оказалась в отчаянии. Человек, без тебя я потерялась бы в этом сером мире, в своих туманных страхах. Жаль, что ты обитаешь лишь во снах. Я уже давно ищу тебя в глазах прохожих. Иногда ты повляешься в них мимолетным блеском, безапелляционным пониманием. Мгновение - и тебя нет.

Есть что-то слишком детское, слишком женское, слишком слабое и беспомощное для меня в поисках человека, который пришел бы, спас и подарил ответы, завернутые в подарочную упаковку из душевного спокойствия. Понимая это, все же имею слабость хотеть. Я все еще не устала искать. Но когда-нибудь ты не оставишь мне выбора, Человек. И тогда я стану тобой.

Фрагмент сна. Сегодня именно этот.

Теплый свет фонаря вывел из темноты вечно беспокойное лицо экономки. Она протянула мне ключи, предупредив, что свободных номеров нет. Хм. Интересно, как я выглядела. Поднявшись на второй этаж, нащупала дверную ручку и, удивившись прямому попаданию, медленно повернула ключ. Под моим мокрым ботинком скрипнула половица. Я сделала шаг вперед и сразу же врезалась в кровать. Скрутившееся где-то в районе одеяла тело встало и, вопреки моим ожиданиям, коротко предложило выпить. Что ж. Будем считать, на сегодня мне нравится решение судьбы.

Это очередной сон, если что. Я не могу их не записывать. Они шедевральны.

Я боролась с мировым злом. Зло представляло собой голос, идущий из ниоткуда, который застилал весь мир. Он посылал на меня разные напасти в виде огромных полчищ червяков, застилающих горизонт, или мрачных туч.

Мы прятались от зла в надувных палатках-скафандрах, но потом нам пришло послание из будущего, где какая-то девочка подробно объяснила, что скафандры эти пропускают радиоактивные изотопы на микромолекулярном уровне. И все годы, которые человечество летало в космос в этих палатках, очень плохо сказались на нас - мы и не подозревали, что они не защищают.

Потом зло испытывало меня чистой темнотой. Там была дверь, в которой не было абсолютно ничего, и нужно было туда зайти, кажется.

А потом я пошла в поход по каким-то невъебенно красивым горам. Нас было человек десять, какие-то парни, в основном, и вёл нас всех инструктор Виталя с Алтая, который говорил тонким хриплым голоском из-за операции на связках (это реальный человек).

В первый день мы просто шли через какие-то перекаты, буераки, ручьи. Во второй день мы резко стали друг другу такие родные всем отрядом, что я даже во сне удивилась.

В третий день мы поднимались по ступенькам в горе на цветущую долину с оранжевыми цветами, и до меня дошло, что нужно фотографировать, и что предыдущие два дня я не доставала фотоаппарат.

Я говорю всем "подождите, я сейчас до магазина сбегаю и сфоткаю", думаю, что сейчас по-быстрому пробегу часть маршрута назад и вернусь, а заодно вон в тот ларёк зайду за продуктами, который посреди поля стоит, куплю всем ништяков каких-нибудь. Меня согласны ждать, я спускаюсь по ступенькам обратно, роняю телефон и фотоаппарат в лужу, всем объясняю, что топлю технику уже не впервые, и всё будет норм, но достаю и боюсь, что они не будут работать.

А потом мы едем куда-то в поезде, но он просторный и белый, и я забираюсь на вторую полку к какому-то мужику из нашего отряда и пытаюсь его склеить, а он тупо складывает мне на спину руки и засыпает.

А потом был какой-то ужастик. Вроде бы всё то же самое, поход, мы идём куда-то, но мы дети, и всё происходит не в горах, а на горке у гаража около моего дома, ну как будто масштаб уменьшили.

Мы должны дождаться вторую часть отряда, но некогда ждать, и мы надеемся, что нас найдут по следам. А за нами идёт Горлум, который Смеагол, и заметает наши следы, чтобы вторая часть отряда нас не нашла. И всякие разные пакости делает. А потом нас в плен берёт. И нас приходит спасать мама Оли Мещерягиной с какой-то другой женщиной. Я недоумеваю, где моя мама, и понимаю, что это всё фильм, а мы актёры.