Я скучаю не по людям, когда пишу все эти записи. Я скучаю по себе самой, по себе прежней и, наверно, ещё по чувствам, которые никогда больше не шевельнутся внутри. Я скучаю по каким-то мелочам: по ассиметричным глазам брата, по тёплой чёрной шести моего кота, по исцарапанным коленям и чувству, когда забираешься на дерево, а на коре смола; скучаю по старым раскладным телефонам ‘жабкам’, по мороженому за одну гривну, по ржавым брусьям забора, что ограждает церковь и по своим рукам на этих брусьях. Я скучаю по своей прабабушке и по запаху чистоты в ее доме. Скучаю по пятилетней-десятилетней Нане, которую таскала на плечах каждое лето. Я тоскую по ней ещё больше, когда вспоминаю, что она меня игнорирует на фэйсбуке. Скучаю по газовым плитам и перекошенным полам, по баку у дома и скрипучим воротам, по звукам и запахам, оттенки которых я бывает мимоходом ощущаю и тут же теряю. Скучаю по Рите, по её дому на углу улицы, по её чердаку, по нам с ней на этом чердаке. Скучаю по ощущению, когда хочешь поцеловать кого-то. Кого-то своего пола. Скучаю по её рукам и по её комплексам. Ещё скучаю по жёлтой люстре, старым тарелкам, свежеиспечённому хлебу. Скучаю по своему старшему брату Андрею и по его редким советам. Кажется, я все-таки скучаю по людям. Скучают ли эти люди по мне?

иногда накатывает невыносимое желание - поговорить с братом, обнять его, спросить риторически: почему все так? почему мы повзрослели? хочу увидеть тебя.
потом я пишу ему. он брякает какую-то хрень. я давлюсь своей любовью, воспоминания встают костью в горле. я отвечаю смайликом.

В детстве мы пугали друг друга историями о русалке, которую нельзя призывать просто так. Руки у неё длинные, способные тянуться на тысячи километров, а волосы могут оплести весь земной шар. И она найдёт тебя везде.

Мы с таким стрекочущим возбуждением переговаривались в сумерках на территории церкви. Ты сказала, что покажешь фокус, я попыталась выпросить два. Небо сгущалось се́рпнем, купола цепляли облака.
Больше никогда не шути так.
/
А помнишь как-то раз зимой, сухой и снежной, мы отворили калитку под звуки приглушенного пения.

Накануне холодов твои родители колодец затворили досками, стайни закрыли на замки. На расчищенную дорожку навалило снега. Я остановилась на подступи к дому. Ты обернулся, стоя на пороге. Снова пошёл снег. Открыв дверь, мой несовершеннолетний брат, выпуская тепло, смотрел на меня.
А я поверить не могла, что счастье можно ощущать так остро, что это почти неприятно.
Мы же увидимся снова однажды? Мне кажется, до нашей встречи ещё годы. Кто бы знал, как это ранит меня ежедневно.
Место, куда я не могу попасть, изменилось ли оно; и если да, то смогу ли я его узнать?

Стол накрывали всегда на улице. Пировали долго, несколько часов. Я не был взрослым, но и ребенком меня уже было сложно назвать.
Я сидел с краю стола и слушал взрослые разговоры. Я, кстати, не помню, о чем они были. Но что мне хорошо запомнилось, так это то, как на мгновение голоса стихали и кто-то из мужчин ( мой покойный дед, например) начинал петь, ему тут же вторил второй голос и так далее.
Комары кусали жутко, спать хотелось, желудок был полон, алкоголя тоже много не выпьешь - родители же палят. И вот ты сидишь и заворожённо слушаешь украинский говор, напротив тебя сидит твой брат, который глазами показывает 'пошли посмотрим на Аннину гору вдали, пошли давай, не заметят, что мы ушли', пнет тебя под столом для достоверности и тихонечко просочится в темноту за калиткой, ведущей в огороды, которые переходят в соседские дома, поля и тропы.
Я, разумеется, поползу за ним, шепча ему вслед 'эй, ты где, подожди меня'
Преодолев калитку мы окажемся возле летнего душа, брат скажет мне 'осторожней, здесь крыжовник растет, просто иди за мной'
А ночь темная, хоть глаз выколи, и только вдалеке на западе чуть светлая кромка неба, в сторону которой мы и крадемся по-лисьи.
Я споткнусь раза два ( не меньше) о доски, потом вступлю в что-то мягкое, захромаю на одну ногу, вытирая запачканную о траву, мой брат, раздраженно цокнув языком, схватит меня чуть выше локтя и потащит за собой, как нерадивого щенка.
Голоса семьи вместе со светом от лампы, прикрепленной над дверьми дома, растворятся в темноте позади нас. Я боюсь темноты, поэтому посмотрю на небо. В тех краях оно особенно прекрасно, как улыбка, подаренная тебе просто так или как первые цветы, которые продают бабульки у метро ранней весной.
Эти воспоминания для меня дороже золота, хотя в них нет ничего особенного. Я, наверно, просто скучаю по дому, сидя здесь - в дождливом Питере.

раньше меня частенько сплавливали в село к прабабке, когда она еще была жива, и войны не было. помню, как я - городской парень, весь такой нереальный в солнечных очках и при технике, тащил по неровной земле чемодан на колесах, стараясь не обращать внимание на мух и запах дерьма, который буквально проел раскаленный воздух вокруг.
все ноги истоптал, пока нашел нужный дом. я так не любил эти дни, когда я был вынужден сидеть там, где даже связи нет. этот чертов петух по утрам, наделенный, по словам старых людей, "сокровенной силой, данной ему от Бога, чтобы указывать время". но со временем я проникся всей той атмосферой, люди в селе взрослеют раньше, как оказалось. они ближе к природе и сохранили в себе традиции прошлого.
как-то я сидел со своими братьями в хате (т.е. доме. тут и далее будут использоваться украинские слова), на улице погодка разразилась, ветер, гремит и молния сверкает, дождь барабанит по окнам и крыше, а у нас внутри тепло, мы летние теплые солнечные дети и не боимся непогоды. когда в очередной раз загремело, мой брат сказал:"Илья грается!" (т.е. "Илья играется")
Меня это поразило, я переспросил:"Что?". Они посмотрели на меня во все глаза и объяснили, что Илья - это Перун, а Перун - бог грома и молнии.
В такую погоду все избегали говорить о Нечистой Силе, называли ее даже другими именами, потому что вспомнить - значит, призвать. После я прочитал в книге, что "вспоминание - есть акт магического выкликания" и что, например, в Швейцарии не говорят о волке прямо, а называют его "тихим".
Днем мы работали по дому, бегали к речке, носили воду из колодца, перекладывали сено и т.д. Шли дни и все покрылись красивым загаром, все, кроме меня, сначала моя кожа покраснела, а потом облупилась. Это были беспокойные ночи, когда я обмазывался сметаной и лежал трупом на одном боку.
В полдень, правда, никто не работает, потому что "Полудницам плясать надо и якщо людина їх побачить ("если человек их увидит"), то горе ему - причаруют и заворожат".
Поэтому эти два часа с 12 до 14 мы сидели в хате и пили прохладное молоко, кто-то спал. А мне все не сиделось, уж очень хотелось про нечистую силу послушать, на что мне брат мой говорил:"ти заспокойся, буде ще час і день" ("ты успокойся, будет еще время и день"). Вообще, как я уже говорил, этих разговоров избегали, но мне с моей природной харизмой и обаянием в комплекте с феерической наглостью удалось узнать кое-что. Например, что ведьму можно "узнать по следам" - они как у собаки, имеются в виду следы от когтей на мягкой земле, и что чаще всего ее можно встретить в образе кошки, змеи или жабы, поэтому с 12 ночи до крика петуха этих животных лучше сторониться.
По вечерам нас кормили мамалыгой, сваренной, кажется, на воде. Она остывала и ее можно было резать ножом.Мы ее нарезали, сахарили и заливали молоком. Так и ели и, знаете, я не помню ничего вкуснее.
Потом мы забирались по лестнице на остывающую, но еще теплую крышу сарая, где держали сено. Наши уставшие тела впитывали ее последнее тепло, а мысли бродили среди звезд Вселенной.

я единственный ребенок в семье, и хотя у меня много двоюродных и троюродных братьев и сестер, близко я общаюсь только со своим троюродным братом. мы не виделись уже несколько лет, так как живет он на моей родине - в Украине, а я очень очень далеко от него - в двух днях пути с ночевкой в Беларуси.
и он любит болтать со мной: иногда - вк, иногда - по скайпу, но каждый раз в начале или в конце разговора он обожает планировать, что мы будем делать, когда я приеду. он спрашивает:"ты же приедешь, да?". Тут он делает выжидательную паузу, смотря на меня во все глаза. Я тяжело вздыхаю:"Приеду, куда денусь". Только после этих моих слов он начинает:"Пойдем в поход куда-нибудь, где связи нет, представляешь, какое там небо? Звезд, наверно, море. Ты расскажешь мне что-нибудь из этих своих книг про славянский фольклор, которые так любишь читать. И я, чесслово, буду молчать, ни разу не оборву. Помнишь, как ты отказался идти к церкви через поля? Знаю, что жалеешь сейчас, чертов засранец. Кстати, здоровье твое как? Я никогда не забуду, как в каждый свой визит к нам, ты блюёшь за кукурузой.Ладно, ладно, молчу. Лучше покажи мне, что ты там снова нарисовал. И с чего вдруг ты стал художником? Два года назад даже не говорил про рисование, а тут. Нет, я только за. А вообще ты как? Я как бы это, ну в общем скучаю, ты там береги себя и все такое"
Он говорит без умолку, а меня волчья тоска пожирает, хочется прямо сейчас оказаться на том дереве, с которого всех видно, а нас нет. А вокруг черешня или вишня.
Ноги в грязи и порезах, чувство жажды и ощущение коры в ладонях.

Звезды будущего, которые твои юные глаза так ждут. Давай поглотим их нашими душами следующим летом?

Недавно я был приятно удивлен, что мой брат такой добрый и простой человек.
'Я просто хочу, чтобы меня любили'
Как мало человеку нужно для счастья: проснуться в жаркую летнюю ночь и обнаружить возле кровати бутылку минералки или просто быть немного любимым.
А я бы хотел найти такого человека, чтобы он не бесил меня спустя время. Вот было бы идеально: быть с кем-то, в кого влюбляешься каждый день заново.