во сне она сказала, что люди спрашивают как дела, но о делах никто не говорит. а меня не покидало тревожное чувство, что если я заговорю, она меня не поймет. и каждый раз, когда я буду открывать рот, то она будет слышать только лишь непонятное шипение, как будто я говорю на парселтанге. поэтому я, превозмогая себя, делая просто какое-то невероятно тяжелое усилие, пыталась вспомнить как говорить по-русски. я подумала, что стоит сказать что-то по-настоящему важное, потому что второго шанса не будет. нужно донести до нее все сразу и так емко, как только возможно. поэтому я сказала, что люблю ее. я сказала это и поняла, что это не русский никакой, а немецкий. и мысли жужжат в моей голове как рой пчел.
она обняла меня, и даже во сне я почувствовала ее тепло. снова было начало 2000х, мои колени были разбиты, но сердце цело как никогда, над нами не возвышались уродливые многоэтажки, будущий кризис - лишь невнятные сполохи пламени вдалеке, вокруг много воздуха и много света. и мне так мало лет, но чувства, которые я испытываю, будут формировать меня, шлифовать и выдалбливать мой характер из куска мягкой меди, которой суждено раскалиться и стать черной, как уголь.

неожиданно подумалось (и я ломанулась об этом писать), что у меня тоже были "два летних месяца". у меня тоже был друг, которого я любила, ждала и по которому до сих пор скучаю.
и если люди говорят о том, что невозможно любить и многие годы думать о ком-то, с кем общался только летом, то они ошибаются. потому что я проверила на себе. и я точно знаю, что можно.
я до сир пор и люблю, и скучаю, и надеюсь на скорую встречу. потому что все в этом мире конечно, все измеряется временем. все, но только не любовь. любовь к родителям, любовь к друзьям. только это чувство может быть неподвластно времени. любовь проходит через нас незримая и неощутимая, как темная материя.

Ах да, снились сегодня люди с грубыми чертами лица и пороками сердечных клапанов. Я трогала их суставы и мне казалось, что они тугоподвижны. А потом оказалось, что у моего лучшего друга ригидность миокарда.

Я решила, что раз уж это завершение лета, то его нужно как-то отметить, обозначить. Может быть, подвести итоги. Лето началось с дождей, а потом стало чересчур жарким. Я получила новый уровень по немецкому, затем уехала на море. Каждый год мне хочется с моря поскорее вернуться домой. На море слишком жарко, слишком одиноко, слишком скучно. Но когда я возвращаюсь, то начинаю тосковать. Море представляется островком беззаботности в хаосе жизни, где я на шлюпке ищу большую землю.
Кажется, я повзрослела. Опять. Неожиданно научилась принимать данность, мириться с очевидным. Раньше я всегда говорила фактам ‘нет’, закрывала глаза, оставалась слепой. И в один момент так устала сражаться с тенями, что подумала ‘а зачем оно мне все?’. Живу теперь так, словно никогда не умру. Нахожусь в иллюзии, что буду жить вечно. Глупость. Жизнь набирает скорость, я чувствую это костями: всеми своими рёбрами, коленями и запястьями.
Не могла собраться последние две недели. Существовала вразвалку, соскребала себя с дивана, смотрела сериалы.
Мыслей все бросить больше не возникает, страх куда-то исчез. Не только страх неудачи, но и тот другой страх - страх потери.
Сны снятся странные. То про прошлое, то про сессию. Снилась Ира, снились птицы на высоте стратосферы, снились длинные безлюдные коридоры и пустые комнаты, снились каменные плиты и разбитые дороги, снился 2004 год или даже 1998. Снились незнакомые мужчины и женщины с лицами ночных кошмаров. Снились рыбы в аквариуме, но когда я присмотрелась, то увидела, что это не рыбы вовсе, а мусор. Что-то ещё снилось, не могу вспомнить. Кстати о сне. В последнее время долго сплю, просыпаюсь с головной болью. Вообще не занимаюсь ничем. Только сегодня немного почитала. И вчера ещё. Скучаю по чему-то, а впрочем как и всегда. Стыдно жаловаться, потому что в принципе все неплохо.

Заметила, что в своих письмах ты забываешь падежи. Но не беспокойся. Я учу немецкий, поэтому всегда смогу понять тебя.

Я скучаю не по людям, когда пишу все эти записи. Я скучаю по себе самой, по себе прежней и, наверно, ещё по чувствам, которые никогда больше не шевельнутся внутри. Я скучаю по каким-то мелочам: по ассиметричным глазам брата, по тёплой чёрной шести моего кота, по исцарапанным коленям и чувству, когда забираешься на дерево, а на коре смола; скучаю по старым раскладным телефонам ‘жабкам’, по мороженому за одну гривну, по ржавым брусьям забора, что ограждает церковь и по своим рукам на этих брусьях. Я скучаю по своей прабабушке и по запаху чистоты в ее доме. Скучаю по пятилетней-десятилетней Нане, которую таскала на плечах каждое лето. Я тоскую по ней ещё больше, когда вспоминаю, что она меня игнорирует на фэйсбуке. Скучаю по газовым плитам и перекошенным полам, по баку у дома и скрипучим воротам, по звукам и запахам, оттенки которых я бывает мимоходом ощущаю и тут же теряю. Скучаю по Рите, по её дому на углу улицы, по её чердаку, по нам с ней на этом чердаке. Скучаю по ощущению, когда хочешь поцеловать кого-то. Кого-то своего пола. Скучаю по её рукам и по её комплексам. Ещё скучаю по жёлтой люстре, старым тарелкам, свежеиспечённому хлебу. Скучаю по своему старшему брату Андрею и по его редким советам. Кажется, я все-таки скучаю по людям. Скучают ли эти люди по мне?

В детстве мы пугали друг друга историями о русалке, которую нельзя призывать просто так. Руки у неё длинные, способные тянуться на тысячи километров, а волосы могут оплести весь земной шар. И она найдёт тебя везде.

Мы с таким стрекочущим возбуждением переговаривались в сумерках на территории церкви. Ты сказала, что покажешь фокус, я попыталась выпросить два. Небо сгущалось се́рпнем, купола цепляли облака.
Больше никогда не шути так.
/
А помнишь как-то раз зимой, сухой и снежной, мы отворили калитку под звуки приглушенного пения.

Накануне холодов твои родители колодец затворили досками, стайни закрыли на замки. На расчищенную дорожку навалило снега. Я остановилась на подступи к дому. Ты обернулся, стоя на пороге. Снова пошёл снег. Открыв дверь, мой несовершеннолетний брат, выпуская тепло, смотрел на меня.
А я поверить не могла, что счастье можно ощущать так остро, что это почти неприятно.
Мы же увидимся снова однажды? Мне кажется, до нашей встречи ещё годы. Кто бы знал, как это ранит меня ежедневно.
Место, куда я не могу попасть, изменилось ли оно; и если да, то смогу ли я его узнать?

сегодня мне снились покойники. мама, разумеется, сделала кучу никому не нужных выводов. напомнила о моем возрасте и об ответственности.
я ответила на письмо; как будто в другое измерение написала. что-то там было про "и нам словно вновь по семь лет"
и дедушка жив. и мой кот. и мое детство еще теплится в груди, а не зияет последней весной.
я отучаю себя цепляться за тебя, точнее отучала. а теперь вдруг поняла, что наше "ты и я" не потерялось во времени, а замерло на неопределенный срок, чтобы сейчас вновь вскинуть пернатую голову, повести клювом, вспомнить, что у птиц есть не только крылья, но и киль.
зачем ехать в места нашего прошлого и горевать о давно минувшем. не лучше ли сказать: "прощай дом, привет новый дом".
и шагнуть.

"Толкин уверял, что на свете существует антипод катастрофы. Он называл это явление "ф-катастрофа". В отличие от катастрофы ("ниспровержение", резкий переход от хорошего к плохому) "ф-катастрофа" - это как раз резкий сдвиг от плохого к хорошему. "

ты всегда будешь жить в моих работах, ты никогда не умрешь. когда я начинаю что-то писать, то ты постоянно проникаешь в текст под разными именами, ты то мужчина, то женщина, а потом и то, и другое вместе.
я знаю тебя с самого блин рождения, хоть и не помню этого. ты - мой первый осознанный друг. с тобой я почувствовала многое впервые, многое сделала впервые. и сейчас я не хочу опошлять.
у нас с тобой одно на двоих детство. этого не отнять.
мы с тобой еще встретимся. я точно знаю.

раньше эта улица называлась Ульяновской, но потом ее переименовали, и сейчас я не знаю ее новое имя.
детьми мы там часто играли, я не помню с какими словами и жестами мы встречались каждое лето, но помню, что расставания наши всегда были тихими. мне было до ломоты в коленях тоскливо, но тебе, как мне казалось, было хуже. тому, кто остается, всегда хуже.
уезжающий словно идет куда-то вперед, в будущее, вокруг него все меняется, его ждет место с другими воспоминаниями. остающийся вынужден переживать этот кошмар самостоятельно: ходить по улицам, которые постепенно будут укрываться желтыми листьями, а затем снегом, быть одному в местах, где раньше был с кем-то таким же слишком принадлежащим этому городу.
словно у нас был один общий совместный мир, а потом меня просто из него силой вырвали, оставляя каждого из нас без ноги.
шло время, мы росли, каждый год ты провожала меня, трясясь в четыре утра на перроне, высматривая меня в окнах вагона, откуда я энергично размахивал тебе с вынужденной улыбкой, чтобы как бы сказать "все хорошо, я уезжаю только на время".
лет до десяти я рыдал, когда ты больше не могла меня видеть, когда стал постарше прекратил плакать, но переживал все в себе с не меньшей силой.
поезд трогался и натягивалась цепь от моего сердца к твоему, нам обоим было больно, цепь тянулась сквозь километры и никогда не разрывалась.
спустя еще пару лет ты уехала с нашего мира, с нашего города, который объединял нас каждое лето.
приезжала ты изредка. раз в два года в лучшем случае, я все еще приезжал каждый год. я проходил по улице мимо дома, в котором ты жила, но который до сих пор стоит заброшенным. он зарос зеленью, заполнился песком и живут там разве что наши воспоминания и духи прошлого.
я не смотрю на него принципиально, когда иду мимо.
теперь я остающийся, хотя живу в другом месте. ты приезжаешь на два дня, я жду тебя у уже больше не зеленых, а белых ворот. ты вылезаешь из машины и бежишь ко мне. спустя столько лет я впервые в полной мере осознал, как тяжело тебе было просто смотреть на уезжающего меня. тебе тоже хотелось побежать за поездом\машиной\автобусом? я клянусь, в последний раз я почти побежал.