Я могу быть кем угодно. Кем ты захочешь меня видеть. Молчать и в тоже время кричать, ловить руками птиц. Могу исполнить Мечту? — решать тебе.
Если словом можно убить, а мысль удушающа, то желания фатальны, действия неизменны, подобны лезвиям застрявшим в коже. Я готов оставить их там. Быть вакуумом. Окружить. Прижать. Поглотить твои крики, счесть все удары сердца.
Быть ненавистью. Дыханием смерти. Другом. Врагом.
Всполохом костра, что убьёт тебя когда нибудь. Я могу быть им. Палачом.
Быть сырыми касаниями и болью, что уже позади. Строками что никогда не написаны. Потухшей сигаретой и пропитой мечтой. Бумажными словами оставленными не впопад, истерзанными и смятыми, последними мечтами сердца твоего. Быть присяжным и исполнителем твоего приговора. Последним вздохом. Потерей. Или же мимо пройти.
И ты попросишь.
А я подожду.

Снег бел настолько, что больно глядеть.
Он просто лежит, без единой тени, рытвины, ямы. Огромное полотно белейшего пространства.
Но я продолжаю смотреть на свои ботинки. Они вязнут в этом море, шагается довольно трудно. Втоптанный снег обретает тени и границы. Как якорь или маяк посреди бескрайнейшего шторма.
Слышно всё. Слышно шуршание ветра, касаемого кожи. Как легкий шелест наждачки.
Слышен снег, придавливаемый ногой. Хруст, стон мокрой кожи, шуршание ткани штанов.
Дыхание, вырывающееся тяжелыми порывами, опадает буквально небольшими облачками ледяных искр.
Они искрят звуком.
Дойдя до центра поля, гулко, как поваленное дерево, нужно упасть в снег. Лучше сначала закрыть глаза.
Слышен гул. Наверное такой же гул можно услышать в космосе, прежде чем вакуум выдавит барабанные перепонки и глазницы наполнятся кровью. Это гул полосы, с которой поднимается самолет, это гул земли, остывающей от марша войск, это гул камней, отдыхающих после падения.

Это гул покоя.
Это почти тишина, но это действительно звук. Звук полнейшего покоя. Белейшего покоя, вмерзшего в огромное море снега. Если открыть глаза — ресницы разойдутся с легким скрипом раскрывающейся тончайшей корки льда — можно увидеть небо.
Серая гранитная плита, накрывшая пространство от и до.
Она недвижима, беспрекословна, монолитна. Непробиваема. Сквозь неё нельзя пройти ни взглядом, ни жестом.
Если долго смотреть в небо, можно увидеть миллиарды светящихся точек. Они не звезды — их цвет так холоден. Они недвижимы и подвижны одновременно. Они то проявляются, то исчезают. Главное — не моргать.
Они тоже звучат. Это звук на границе восприятия, на границе астрала и реальности.
Это шепот вмерзшего в небо космоса.
Это как ты, вмерзший вместе с гулом тишины в огромный океан белейшего снега.
И ты в итоге отразишься в небе.
И небо отразится в тебе.

А потом можно увидеть дыру. Это черно-серое бесформенное пятно, вставшее ровно посреди твоего взгляда. Ты, своим взглядом, сам прожигаешь эту дыру в монолитном пространстве неподвижных небес.
Это врата, открываемые ключом твоей души.
Это чистейший космос, открывшийся под твоим напором.
И это безумный страх, охватывающий твоё сознание.
Потому что посреди белейшего океана твой вмерзший остов останется навечно.

И только твоё отражение замрет в небе.
И только небо замрет в тебе.
Первым и последним выдохом.

Он стоял на том же месте, где был этой ночью. Он каждую ночь бывает здесь. Каждая ночь повторяется. Каждая ночь как предыдущая, каждая следующая как одна. Как китайская шкатулка. В каждой шкатулке спрятана ещё одна.
Он снова был здесь. Он бывал здесь каждую ночь. Каждая ночь похожа на прошлую, каждая ночь повторяется.

Ветер тот же что и вчера, то же отсуствие неба, всё та же холодная бездна. Те же неровные плиты, те же скалы и та же тишина.
Каждую ночь, каждую как и предыдущую он был здесь. Он ещё ни разу не досмотрел этот сон до конца. Что там в конце? Он не знал…
Каждая ночь как китайская шкатулка, в каждой новой ещё одна. Что внутри?

Сон повторился даже здесь. Здесь, в месте где он бывал много ночей подряд. Даже здесь он видел себя. Он видел тот же сон, но сейчас это был не он. Это были они.
Он видел сон. Он видел себя. Он крепко спал. Он открыл последнюю шкатулку.
Он стал Чужим. Он стал хозяином Бездны.

Представь, что мы не можем слышать. Представь, что мы не можем видеть. Представь что за темнотой перед глазами, спрятан безграничный мир возможностей, просто ты его не видишь. Представь, что из всех чувств у нас осталось только осязание.

Страха — нет.
Возможности упасть — нет.
Границ — нет.

А теперь расскажи мне всё, что ты знаешь. Расскажи мне всё, что ты чувствуешь. Расскажи мне все, о чем ты думаешь, чего желаешь.

Когда я сажусь собирать узоры, мне становится легче, но в тоже время невыносимо.
Как бы не хотелось, я не в силах помочь и сплести события максимально благоприятным для Вас образом. Не в моей власти. В моей, лишь отправить просьбу, где возьмется за дело Она.
Мне не увидеть, не понять хитросплетения судьбы, и как решается Она, узоры собирать с руки. И дело не в том, какой будет плата, а состоится ли наш уговор.
Интересно после меня сколько будет ещё тех, кто не знает, что сказать, но так поговорить с тобой хочет? Что же попросят они.

Не быть
Не существовать
Не заморачиваться
Не провоцировать
Не кричать
Не просить
Не задавать лишних вопросов
Слушать
Понимать
Прощать
Делать
Желать

Спросили меня в очередной или сотый, тысячный раз.
-Какие ты видишь сны?
Как выстрел. Знал ли ты? О моем высеченном, растоптанном, повторяющемся слишком быстро. О той неблагородной порой работе. Конечно знал.
Вместо рождения и смерти я вижу сон. Лежа. И сидя и стоя. И мне кажется пройдёт вечность, прежде чем закончится бой.
Так догадайся какие я вижу сны.

Сорок лет-зим, ноющей, страдающей в период меланхолии осени. Я тоже стал в некой мере сороколетним и ноющим, словно постарел за два дыхания. А ведь монстр.
На закате он жаждет величия.
И Кандалы аплодисментов — материя славная.

Он говорит - нет и не будет иных миров кроме этого. Есть лишь состояния, где иерархия строго вертикальна.
Она знает - упоминать об этом табу. Знать правду об этом что гореть в огне. Нет и не останется ничего от этого мира. Только ложь.

Он рисует чужую жизнь, не важно как бы много сил это не тратило, чем сложнее, тем упорнее его персонажи вгрызаются в остатки возможности, этой хилой и погруженной в дрему возможности, дабы заставить, надломить, излить в крике, и изменить под себя. Но ни он, ни ты, не найдут в себе стольких сил и желаний, чтоб расписать по канонам свою жизнь. Персонажи умирают в неблагополучии, а мастеру скучно.

А там, на картине… Краски, они высасывают жизнь и суть. Но его не убивают. Нас не до конца. Семейная идиллия двух чудовищ в эту жаркую пору должна продолжаться. Даже если один из участников дуэта мертв, даже если один из них никогда не жил.

Но мы, даже уйти не можем окончательно. Отпустить, отступить. Закончить, не мучая, не создавая новых ролей, интриг. Моих, твоих, ночных кошмаров. И… вражды, что продлится веками.

"Ты не сказал ей имя из легенды, ведь оно крепко свяжет девочку с её повелением, и тогда ты бы навсегда утратил её. Ты ведь не был одинок, но отобрал у другого ту, что на иной стороне.
Забытый бог. Ты же знал, это не может продолжаться вечно. Вечно продолжаются лишь мучения. Это тебя и ожидает."

Человечество как незаживающая рана на теле мира. В лоне последнего разрушения расцветает хрупкий, но хищный цветок города. Он за её спиной, он не движимый, он - разбросанные серые камни вокруг, что застыли причудливо подобно башням.
Она в тени, наверху каменная арка, впереди разрушение, а сзади дышит он. Она - девочка под прозрачным виниловым зонтиком, как воспоминание о прошлом. Солнце уже не то, что раньше, и даже таким оно спалит её кожу. Она знает.
Она смотрит сквозь зонт, на подходящих ребят. Они чисты, на них не заметны отпечатки нового мира и старых воспоминаний.
Они смотрят. Смогу ли исполнить их желание?

-Вы станете достойными гражданами Алхимика - говорит она. Вы будете будущим этого города. Девочка воодушевлена, словно бы её вахта подойдёт к концу, от чего же тогда дрожит её зонтик?
Лица их как дождём обагрило гневом, черты смазались в один.
-Ты должна положить этому конец, мы так долго шли сюда!
Она одна, что ест людей. Прижимая руки к губам, думает где слышала уже эти просьбы, как само собой разумеется. Почему это так просто. Она отворачивается, дабы снова остаться одной. Она долго будет думать о тех, кто выбирает лёгкий путь. Она долго будет грезить о городе, который никогда не увидит, чтобы служить ему.